Неточные совпадения
Как бы
то ни было, но Беневоленский настолько огорчился отказом, что
удалился в дом купчихи Распоповой (которую уважал за искусство печь пироги с начинкой) и, чтобы дать исход пожиравшей его жажде умственной деятельности, с упоением предался сочинению проповедей. Целый месяц
во всех городских церквах читали попы эти мастерские проповеди, и целый месяц вздыхали глуповцы, слушая их, — так чувствительно они были написаны! Сам градоначальник учил попов, как произносить их.
Однако ж она согласилась, и они
удалились в один из
тех очаровательных приютов, которые со времен Микаладзе устраивались для градоначальников
во всех мало-мальски порядочных домах города Глупова. Что происходило между ними — это для всех осталось тайною; но он вышел из приюта расстроенный и с заплаканными глазами. Внутреннее слово подействовало так сильно, что он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Досада ли на
то, что вот не
удалась задуманная назавтра сходка с своим братом в неприглядном тулупе, опоясанном кушаком, где-нибудь
во царевом кабаке, или уже завязалась в новом месте какая зазнобушка сердечная и приходится оставлять вечернее стоянье у ворот и политичное держанье за белы ручки в
тот час, как нахлобучиваются на город сумерки, детина в красной рубахе бренчит на балалайке перед дворовой челядью и плетет тихие речи разночинный отработавшийся народ?
— Брат, — твердо и тоже сухо отвечала Дуня, —
во всем этом есть ошибка с твоей стороны. Я за ночь обдумала и отыскала ошибку. Все в
том, что ты, кажется, предполагаешь, будто я кому-то и для кого-то приношу себя в жертву. Совсем это не так. Я просто для себя выхожу, потому что мне самой тяжело; а затем, конечно, буду рада, если
удастся быть полезною родным, но в моей решимости это не самое главное побуждение…
Теперь прошу особенного внимания: представьте себе, что если б ему
удалось теперь доказать, что Софья Семеновна — воровка,
то, во-первых, он доказал бы моей сестре и матери, что был почти прав в своих подозрениях; что он справедливо рассердился за
то, что я поставил на одну доску мою сестру и Софью Семеновну, что, нападая на меня, он защищал, стало быть, и предохранял честь моей сестры, а своей невесты.
Про себя Соня уведомляла, что ей
удалось приобресть в городе даже некоторые знакомства и покровительства; что она занимается шитьем, и так как в городе почти нет модистки,
то стала
во многих домах даже необходимою; не упоминала только, что чрез нее и Раскольников получил покровительство начальства, что ему облегчаемы были работы и прочее.
Но это все было давно, еще в
ту нежную пору, когда человек
во всяком другом человеке предполагает искреннего друга и влюбляется почти
во всякую женщину и всякой готов предложить руку и сердце, что иным даже и
удается совершить, часто к великому прискорбию потом на всю остальную жизнь.
Когда они обедали со Штольцем у ее тетки, Обломов
во время обеда испытывал
ту же пытку, что и накануне, жевал под ее взглядом, говорил, зная, чувствуя, что над ним, как солнце, стоит этот взгляд, жжет его, тревожит, шевелит нервы, кровь. Едва-едва на балконе, за сигарой, за дымом,
удалось ему на мгновение скрыться от этого безмолвного, настойчивого взгляда.
Мне действительно захотелось было сказать что-нибудь позлее, в отместку за Крафта; я и сказал как
удалось; но любопытно, что он принял было сначала мою мысль о
том, что «остались такие, как мы», за серьезную. Но так или нет, а все-таки он
во всем был правее меня, даже в чувствах. Сознался я в этом без всякого неудовольствия, но решительно почувствовал, что не люблю его.
Но я еще внизу положил,
во время всех этих дебатов, подвергнуть дело о письме про наследство решению третейскому и обратиться, как к судье, к Васину, а если не
удастся к Васину,
то еще к одному лицу, я уже знал к какому.
Татьяна Павловна! Моя мысль — что он хочет… стать Ротшильдом, или вроде
того, и
удалиться в свое величие. Разумеется, он нам с вами назначит великодушно пенсион — мне-то, может быть, и не назначит, — но,
во всяком случае, только мы его и видели. Он у нас как месяц молодой — чуть покажется, тут и закатится.
Но Григорий Васильевич не приходит-с, потому служу им теперь в комнатах один я-с — так они сами определили с
той самой минуты, как начали эту затею с Аграфеной Александровной, а на ночь так и я теперь, по ихнему распоряжению,
удаляюсь и ночую
во флигеле, с
тем чтобы до полночи мне не спать, а дежурить, вставать и двор обходить, и ждать, когда Аграфена Александровна придут-с, так как они вот уже несколько дней ее ждут, словно как помешанные.
Кирила Петрович оделся и выехал на охоту с обыкновенной своею пышностию, — но охота не
удалась.
Во весь день видели одного только зайца, и
того протравили. Обед в поле под палаткою также не
удался, или по крайней мере был не по вкусу Кирила Петровича, который прибил повара, разбранил гостей и на возвратном пути со всею своей охотою нарочно поехал полями Дубровского.
Мое кокетство
удалось, мы с
тех пор были с ним в близких сношениях. Он видел
во мне восходящую возможность, я видел в нем ветерана наших мнений, друга наших героев, благородное явление в нашей жизни.
Такова общая атмосфера европейской жизни. Она тяжелее и невыносимее там, где современное западное состояние наибольше развито, там, где оно вернее своим началам, где оно богаче, образованнее,
то есть промышленнее. И вот отчего где-нибудь в Италии или Испании не так невыносимо удушливо жить, как в Англии и
во Франции… И вот отчего горная, бедная сельская Швейцария — единственный клочок Европы, в который можно
удалиться с миром.
Впоследствии я часто стал замечать
то же и дома
во время его молитвы. Порой он подносил ко лбу руку, сложенную для креста, отнимал ее, опять прикладывал ко лбу с усилием, как будто что-то вдавливая в голову, или как будто что-то мешает ему докончить начатое. Затем, перекрестившись, он опять шептал много раз «Отче… Отче… Отче…», пока молитва не становилась ровной. Иной раз это не
удавалось… Тогда, усталый, он подымался и долго ходил по комнатам, взволнованный и печальный. Потом опять принимался молиться.
Впрочем, мне случалось несколько раз находить дроф по одной и по две и даже по нескольку штук, но не только не
удалось убить, даже выстрелить в дрофу привелось один раз
во всю мою жизнь, и
то в лет утиною дробью и не в меру.
Некто, не нашед в службе, как
то по просторечию называют, счастия или не желая оного в ней снискать,
удалился из столицы, приобрел небольшую деревню, например
во сто или в двести душ, определил себя искать прибытка в земледелии.
— Увидите; скорее усаживайтесь; во-первых, уж потому, что собрался весь этот ваш… народ. Я так и рассчитывал, что народ будет; в первый раз в жизни мне расчет
удается! А жаль, что не знал о вашем рождении, а
то бы приехал с подарком… Ха-ха! Да, может, я и с подарком приехал! Много ли до света?
В
тот же день она
удалилась в свою деревеньку, а через неделю прибыл генерал Коробьин и, с приятною меланхолией
во взглядах и движениях, принял управление всем имением на свои руки.
— Вы пользуетесь правами вашего пола, — отвечал, весь дрожа, Райнер. — Вы меня нестерпимо обижаете, с
тем чтобы возбудить
во мне ложную гордость и заставить действовать против моих убеждений. Этого еще никому не
удавалось.
Пьяное, кровавое, безобразное побоище продолжалось часа три, до
тех пор, пока наряженным воинским частям вместе с пожарной командой не
удалось, наконец, оттеснить и рассеять озверевшую толпу. Два полтинничных заведения были подожжены, но пожар скоро затушили. Однако на другой же день волнение вновь вспыхнуло, на этот раз уже
во всем городе и окрестностях. Совсем неожиданно оно приняло характер еврейского погрома, который длился дня три, со всеми его ужасами и бедствиями.
Мне очень было приятно, что мои рассказы производили впечатление на мою сестрицу и что мне иногда
удавалось даже напугать ее; одну ночь она худо спала, просыпалась, плакала и все видела
во сне
то разбойников,
то Змея Горыныча и прибавляла, что это братец ее напугал.
Когда Любочка сердилась и говорила: «целый век не пускают», это слово целый век, которое имела тоже привычку говорить maman, она выговаривала так, что, казалось, слышал ее, как-то протяжно: це-е-лый век; но необыкновеннее всего было это сходство в игре ее на фортепьяно и
во всех приемах при этом: она так же оправляла платье, так же поворачивала листы левой рукой сверху, так же с досады кулаком била по клавишам, когда долго не
удавался трудный пассаж, и говорила: «ах, бог мой!», и
та же неуловимая нежность и отчетливость игры,
той прекрасной фильдовской игры, так хорошо названной jeu perlé, [блистательной игрой (фр.).] прелести которой не могли заставить забыть все фокус-покусы новейших пьянистов.
Если его ограбят, он старается изловить грабителя, и буде изловит,
то говорит:"Стой! законами грабить не позволяется!"Если он сам ограбит,
то старается схоронить концы в воду, и если ему это
удастся,
то говорит:"Какие такие ты законы для дураков нашел! для дураков один закон: учить надо!"И все кругом смеются: в первом случае смеются
тому, что дурака поймали,
во втором —
тому, что дурака выучили.
А угодник и наименовал
того попика, что за пьянство места лишен, и сам
удалился; а владыко проснулись и думают: «К чему это причесть; простой это сон, или мечтание, или духоводительное видение?» И стали они размышлять и, как муж ума
во всем свете именитого, находят, что это простой сон, потому что статочное ли дело, что святой Сергий, постник и доброго, строгого жития блюститель, ходатайствовал об иерее слабом, творящем житие с небрежением.
— А! — полувоскликнул
тот и
во всеуслышание объявил, что пора
удалиться; все пошли, будучи очень довольны, что посетили и видели юродивого.
Часто,
во время отлучек Арины Петровны по хозяйству, отец и подросток-сын
удалялись в кабинет, украшенный портретом Баркова, читали стихи вольного содержания и судачили, причем в особенности доставалось «ведьме»,
то есть Арине Петровне.
Орлову платил по пяти рублей в случае нашей победы, а меня угощал, верил в долг деньги и подарил недорогие, с себя, серебряные часы, когда на мостике, близ фабрики Корзинкина, главный боец
той стороны знаменитый в
то время Ванька Гарный
во главе своих начал гнать наших с моста, и мне
удалось сбить его с ног.
— Я была виновата перед вами, Григорий Михайлыч… хотя, конечно, такая уж мне выпала судьба (Литвинову вспомнилось ее письмо), и я не раскаиваюсь… это было бы,
во всяком случае, слишком поздно; но, встретив вас так неожиданно, я сказала себе, что мы непременно должны сделаться друзьями, непременно… и мне было бы очень больно, если б это не
удалось… и мне кажется, что для этого мы должны объясниться с вами, не откладывая и раз навсегда, чтоб уже потом не было никакой… gene, никакой неловкости, раз навсегда, Григорий Михайлыч; и что вы должны сказать мне, что вы меня прощаете, а
то я буду предполагать в вас… de la rancune. Voila!
Уходить поздно. Надо находить другой выход. Зная диспозицию нападения врага, вмиг соображаю и успокаиваюсь: первое дело следить за Дылдой и
во что бы
то ни стало не дать потушить лампу: «темная» не
удастся, при огне не решатся. Болдоха носит бороду — значит, трусит. Когда Болдоха меня узнает, я скажу ему, что узнал Безухого, открою секрет его шапки — и кампания выиграна. А пока буду следить за каждым, кто из чужих полезет к столу, чтобы сорвать лампу. Главное — за Дылдой.
Я думал, что если бы ему понадобилось обмануть своего министра или другого сильного человека,
то он употребил бы на это много энергии и искусства, тут же, чтобы обмануть женщину, сгодилось, очевидно,
то, что первое пришло в голову;
удастся обман — хорошо, не
удастся — беда не велика, можно будет солгать
во второй раз так же просто и скоро, не ломая головы.
Я рассказывал ей длинные истории из своего прошлого и описывал свои в самом деле изумительные похождения. Но о
той перемене, какая произошла
во мне, я не обмолвился ни одним словом. Она с большим вниманием слушала меня всякий раз и в интересных местах потирала руки, как будто с досадой, что ей не
удалось еще пережить такие же приключения, страхи и радости, но вдруг задумывалась, уходила в себя, и я уже видел по ее лицу, что она не слушает меня.
Первый год это ему
удалось довольно удовлетворительно, но
во второй Патрикей явился, после двухмесячного отсутствия, очень сконфуженным и сначала все что-то мямлил и говорил какой-то пустой вздор, а потом повинился и сказал, что хотя он всякий приемный день ходил в институт, но княжна вышла к нему только однажды, на минуточку, в самый первый раз, а с
тех пор гостинцы через швейцара принимала, а сама от свидания отказывалась и даже прощаться с ним не вышла.
Я снова вступил
во владение часами, но удовольствия оно мне не доставило никакого. Носить я их не решался: нужно было пуще всего скрыть от Давыда
то, что я сделал. Что бы он подумал обо мне, о моей бесхарактерности? Даже запереть в ящик эти злополучные часы я не мог: у нас все ящики были общие. Приходилось прятать их
то наверху шкапа,
то под матрацем,
то за печкой… И все-таки мне не
удалось обмануть Давыда!
Ольга молчала — но вся вспыхнула… и если б Наталья Сергевна не
удалилась,
то она не вытерпела бы далее; слезы хотели брызнуть из глаз ее, но женщина иногда умеет остановить слезы… — Как! ее подозревают, упрекают? — и в чем! — о! где ее брат! пускай придет он и выслушает ее клятву помогать ему
во всем, что дышит местию и разрушением; пускай посвятит он ее в это грозное таинство, — она готова!..
Не ясно ли, что
во всей этой истории интерес Петра ограничивается пока личностью Гордона? Он пока не стоит за
то, прилично или нет иноземцам быть при царских торжественных пиршествах; он уступает голосу, требующему, чтобы иноземец
удалился, и только на другой день, по дружбе к этому иноземцу, хочет вознаградить его за полученное неудовольствие.
«Подумайте о
том, что делаете», сказал ему герцог, «Россия не есть ваше отечество; не думаю, чтоб вам когда-нибудь
удалось опять увидеть знойную вашу родину; но ваше долговременное пребывание
во Франции сделало вас равно чуждым климату и образу жизни полудикой России.
Своим умом, ловкостью и умелым обхождением Соломон так понравился придворным, что в скором времени устроился
во дворце, а когда старший повар умер,
то он заступил его место. Дальше говорил Соломон о
том, как единственная дочь царя, прекрасная пылкая девушка, влюбилась тайно в нового повара, как она открылась ему невольно в любви, как они однажды бежали вместе из дворца ночью, были настигнуты и приведены обратно, как осужден был Соломон на смерть и как чудом
удалось ему бежать из темницы.
Все, что вы выдумали, конечно, очень остроумно; но он именно просил меня представить вам, что вам совершенно не
удастся; мало
того — вас барон не примет, и, наконец,
во всяком случае он ведь имеет все средства избавиться от дальнейших неприятностей с вашей стороны.
Сын. Понимаю, а вы сами поймете ли меня? Всякий галантом, а особливо кто был
во Франции, не может парировать, чтоб он в жизнь свою не имел никогда дела с таким человеком, как вы; следовательно, не может парировать и о
том, чтоб он никогда бит не был. А вы, ежели вы зайдете в лес и
удастся вам наскочить на медведя,
то он с вами так же поступит, как вы меня трактовать хотите.
Я не говорил о
том, какое впечатление произвело на меня, на все мое семейство, а равно и на весь почти наш круг знакомых, когда мы услышали первое чтение первой главы «Мертвых душ». Это был восторг упоения, полное счастье, которому завидовали все, кому не
удалось быть у нас
во время чтения; потому что Гоголь не вдруг стал читать у других своих знакомых.
(Уходит в другую дверь. Решительная безнадежность приметна
во всех его движениях. Он оставляет за собою дверь растворенную; и долго видно, как он
то пойдет скорыми шагами,
то остановится; наконец, махнув рукой, он
удаляется.)
Он затихал и отдавался настроению, надеясь схватить неясное ощущение, как мы стараемся по временам схватить приятный полузабытый сон. Но ему никогда не
удавалось этого достигнуть: не привыкшее к напряжению внимание скоро ослабевало, туманилось, — и, продолжая улыбаться, Прошка мирно засыпал. Быть может,
во сне он видел, наконец,
то, что желал увидеть, но никогда не помнил, что ему снилось.
Для нас польза связана обыкновенно если не с неприятным,
то,
во всяком случае, с безразличным в эстетическом отношении; красота и полезность пребывают
во вражде; убить эту вражду не
удастся никакой художественной промышленности, если утрачен ключ к древнему отношению этих двух враждебных стихий; но было время, когда польза не смотрела пустыми очами в очи красоте; тогда не существовало отрицательного понятия «утилитаризма», который хочет уничтожать все, не согласное с ним; и первый враг его, конечно, красота, такая одинокая, такая чуждая для многих современных людей.
Нет,
во что бы
то ни стало, я завтра же отправляюсь в дом Зверкова, допрошу Фидель и, если
удастся, перехвачу все письма, которые писала к ней Меджи.
Этот рассказ так расположил слушателей к лежавшей
во гробе бабушке, что многие попеременно вставали и подходили, чтобы посмотреть ей в лицо. И как это было уже вечером, когда все сидевшие здесь сторонние люди
удалялись,
то вскоре остались только мы вдвоем — я и Лина. Но и нам пора было выйти к баронессе, и я встал и подошел ко гробу старушки с одной стороны, а Лина — с другой. Оба мы долго смотрели в тихое лицо усопшей, потом оба разом взглянули друг на друга и оба враз произнесли...
Местными дознаниями было открыто, что Павлушкина мать была когда-то дьячихою, а потом ходила в городе по стиркам, а иногда просила милостыни. Павел был ею воспитан в тяжкой доле и мог бы, кажется, постичь жизнь, но не
удался — «все клонил к легкомысленности» и за
то был исключен из третьего класса и долго болтался «без приделения», и теперь он еще не был совсем определен «
во место Аллилуя», а пока только был еще временно приукажен, что выходило вроде испытания.
Власти на это возражают, что хотя и точно депутаты арестованы, только никак не по их распоряжению, что они, власти, тут ровно ни при чем и не знают даже, как и кем произведены аресты депутатов, и что, наконец, если они и арестованы,
то отнюдь не как депутаты, а как зачинщики и что поэтому пусть господа студенты пожалуйста нимало не тревожатся и сделают такое одолжение —
удалятся во двор и продолжают свои прения.
Третий
тем, бывало, кичится,
тем бахвалится, что дорогой дамасский булат, дедом его
во время чигиринской войны в бою с турками добытый,
удалось ему променять на модную французскую шпажонку.